«Безмерное Твое благоутробие,
адовыми узами содержимии зряще,
к свету идяху, Христе, веселыми ногами,
Пасху хваляще вечную…»
Св. Иоанн Дамаскин,
пасхальный тропарь 5-й песни канона

Вот мы и собрались в путь. В последнее утро нас оказалось 12 человек: девять взрослых и трое детей, в возрасте от 10 до 43 лет (шесть лиц женского пола). Восемь взрослых закончили в разные годы различные факультеты Харьковского института радиоэлектроники, а один – радиофизический факультет ХГУ им. А. М. Горького. Представляли мы «делегатов» от пяти семей.

Убеждён, что для любого из нас этот духовный акт не был случайным. И каждый из троих детей, побывавших с нами в Оптиной и Дивееве, усвоил всей душой, быть может, безотчётно, сердцем (а ведь именно это и есть подлинное знание) значимость произошедшего с ним в эту быстротечную, но бесконечно огромную Светлую седмицу третьего года третьего тысячелетия от Рождества Христова.

25 апреля 2003 г. от Р.Х. Страстная пятница.

Вот и указатель «Козельск». Сердце ёкнуло. Быстро вспомнилось из русской истории, что некогда жители этого города были все до единого уничтожены татарами – в отместку за стойкое и упорное сопротивление.

Деревянные одноэтажные домики. Уютно, провинциально. Это чувство, возникающее при приближении к святому месту, отмечено давно, и отмечено не нами. Оно описано в Исходе, Второй книге Моисеевой (3,5): Сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая.

И, миновав Козельск, подъехав к мосту через приток Оки Жиздру, рифмующуюся с жизнью, мы молча вышли из автомобиля. Слева, на горизонте, над лесом, под меняющимися серо-чёрными облаками, были видны монастырские купола, освещённые пробившимся солнцем.

Несомненно, мы пребывали в некоторой растерянности от близости святыни. Сто метров – до ограды монастыря, над которой плыли в меняющейся облачности (когда небо не «тупое», белесо-голубое, а облачное, это всегда – красиво и «содержательно») купола и деревья Оптиной. Тучи разной насыщенности, от белых к чёрным, проносились весьма быстро, что отсылало к мыслям о беге времени, о связанности времён, о единстве всего со всем. Простояв в таком состоянии созерцания неба даже одну минуту, можно увериться, что пролетели эпохи.

Собственно, посёлок, называемый Оптино (по имени древнего разбойника Опты (из татар?), изрядно нагрешившего и под занавес жизни, видимо, умученного нравственными терзаньями – прямо по тексту песни про Кудеяра-атамана, в коем «совесть Господь пробудил» – и устроившего монашескую обитель, приняв постриг с именем Макарий), очень невелик – как бы не два-три десятка домов по обе стороны монастыря, вдоль реки.

Посему выбирать нам ночлег было просто: одновременно несколько мужчин обежали домики и «бараки». Интересно, что таковое наименование этих жилищ идёт от середины ХІХ в., когда в одном из них останавливался ещё граф Л. Толстой, совершивший однажды пешее паломничество из Ясной Поляны. С тех пор бараки улучшили свою участь тем лишь, что теперь обложены кирпичом.

Непросто и не сразу преодолеешь сотни километров до Свято-Введенской Оптиной Пустыни, однако последние метры, быть может, еще более трудны.

Намоленное, некогда потаённое, и нынче не утратившее внутреннего созерцательного приглашения место, прославленное благочестивой, высокодуховной жизнью целого Собора преподобных отцев и старцев Оптинских, волнует и возвышает каждого, кому не пуст сей звук: святое старчество, дарующее слабому помощь в приближении ко свету Христову, даже если ты открывал для себя Оптину через труды и судьбы русских писателей и философов: Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Л. Толстого, К. Леонтьева.

Велика на Руси слава Оптиной Пустыни, о которой просияли слова: «Трудно с уверенностью сказать, было ли в России когда-либо за всю её историю место, где в такой степени общество людей приблизилось к идеалу христианских отношений».

Предвосхищение подлинной, открытой, по-детски непосредственной радости в монастыре излучалось буквально всем. Первое, что я увидел, когда вошёл на территорию Пустыни, – как монах лет 35 угостил конфетой девушку, пришедшую с подругой из Козельска освятить продукты, и, радостный, не пошёл, а почти полетел стремительной, подпрыгивающей походкой. Пасха Христова близко!

Улыбаешься его улыбке и сколь можно благоговейно проходишь меж крестов, среди коих с удивлением обнаруживаешь могилы не монахов, но людей светских – братьев Ивана и Петра Киреевских. Будет ещё повод удивлению, когда узнаем об имеющейся инициативе по причислению братьев к лику святых – за подвиги на Оптинской ниве.

Справа от входа, за низкой оградкой, видны три относительно свежих креста, на которых зацеплены белые записочки. Это – могилы новомучеников Оптинских, которых теперь почитают по всей Православной Руси. Многим памятна страшная история, когда во время Пасхального Богослужения 18 апреля 1993 года к инокам, звонившим в колокола (звонница тогда была сооружена на земле, под красивым деревянным навесом), подбежал неизвестный с остро заточенным огромным ножом-секачом и нанёс смертельные ранения.

«Дай Бог сему человеку покаяния… Конечно, убиенные Оптинские отцы молятся за него, за убивающего. Но как примет его Господь и как сложится его судьба?» – вопрошает иеромонах Тихон, который следствием был допущен к убийце, выгравировавшем на орудии своем знак зверя.

Как найти в себе силы к человеческому всепрощению? Не оттого ль нам порой легче бывает любить животных, птиц, растения, всякую тварь, – что человека, в коего единственного Господь вдунул Святой Дух, по-настоящему полюбить мы не в силах, поскольку утратили такой дар?

К могилам новомучеников, павших от злодейской руки, молодых мужчин – иеромонаха Василия (Рослякова), инока Ферапонта (Пушкарева), инока Трофима (Татарникова) – всегда приходят люди.

«Вот как Господь почтил Оптину… Теперь у нас есть мученики. На Пасху!..» – произнёс иеромонах Михаил, начальник Иоанно-Предтеченского Скита Оптиной Пустыни, получив трагическую весть в течение получаса после того, как злодеяние было совершено. Воистину, святость обители не исказилась за десятилетия осквернения, коль Господь принял такую троичную жертву. Теперь же – и приумножилась.

Мы прибыли в Пустынь в год десятилетия кончины новомучеников.

Довелось увидать, как к серединному кресту, с именем инока Ферапонта, лицом прислонилась пожилая женщина в чёрном платке, по-видимому, мать. Первым моим порывом было желание подойти к ней и обнять. Но что-то во мне помешало это сделать. Как часто некая внутренняя препона мешает нам выказывать нежность и сострадание.

А в то трагическое утро о. Василия, ещё живого, занесли во Введенский храм и, истекавшего кровью, положили у раки с мощами преп. Амвросия, где чуть поодаль – рака с мощами преп. Нектария.

…Трудно поверить, что ты стоишь в сем храме, главном соборе святой Оптинской обители, у места, где лежало тело о. Василия, рядом же с мощами преп. Амвросия, и ловишь себя на мысли: ты здесь, в этой неслучайной точке пространства-времени, где всё для тебя свершается сию минуту, и сердце твоё должно быть отверсто; виждь и внемли, се и есть рука Господа, приведшая тебя сюда – к поклону.

Только здесь, у священных рак, во всей полноте, прямо физически даже – становятся ясными пушкинские слова «любовь к отеческим гробам». Как это вообще было непонятно, как вообще возможно понять светскому сознанию: любовь к гробам? Когда всё, что связывалось со словом «смерть», с детства пугало. А теперь мы выясняем, что есть нечто более великое – за смертью. Ибо смерть – частична, промежуточна, а жизнь – вечна. «Смерть, где твое жало?»

Вот и понятен становится чернец, ночующий «во гробе своем», дабы ещё при жизни соединить себя со смертью.

А как народ наш любовно молвит только с уменьшительно-ласкательным суффиксом: «могилка»!

Каково сказал богатырь Святогор Илье Муромцу! «Ты покрой-ка крышечку дубовую, // Полежу в гробу я, полюбуюся…». От этого «полюбуюся» – охнешь и посмотришь на жизнь-смерть иными, обновлёнными глазами. И преодолён теперь Сенека, сказавший: «Чтобы не бояться смерти, ежедневно думай о ней». Теперь с тобой – «смертию смерть поправый».

Мы уяснили, что на Пасху не умирают просто так, что смерть на Пасху – признак особой чести и милости Господней. И всё-таки, многие ли из нас готовы принять такую смерть? Многие ли вообще готовы к смерти? А ведь следует жить так, словно предстоишь пред ней.

Наши женщины и дети понесли сумки с куличами, испечёнными ещё в Харькове, с крашеными яичками – святить в храм Владимирской иконы Божией матери.

А я, послушав не прекращавшееся в Введенском храме (безотчётно тянуло и тянуло именно туда) чтение Канона Великой Субботы, с трепетом отправился по тропке через бор – в знаменитый Скит. Те самые 400 шагов – к месту, где и обитали отцы оптинские.

Идя по древней тропинке, коей уже почти 200 лет, я не мог не помыслить, что вот так, по сей тропе, почти весь XIX век ходили старцы на службу в монастырь, за исключением тех, кто был немощен, как, скажем, преп. Амвросий, коему три десятка лет привелось вылежать в хвори. По тропе ходили от гостинички и Гоголь, и Достоевский, и Толстой.

Сюда одному иеромонаху пришло такое послание: «19 июня 1850. Село Долбино. Ради самого Христа, молитесь обо мне, отец Филарет. …Ради Христа, обо мне молитесь. Покажите эту записочку мою отцу игумену и умоляйте его вознести свои мольбы обо мне грешном, чтобы удостоил Бог меня недостойного поведать славу имени его, не посмотря на то, что я всех грешнейший и недостойнейший. Он силён, милосердый, сделать всё и меня, чёрного, как уголь, убелить и возвести до той чистоты, до которой должен достигнуть писатель, дерзающий говорить о святом и прекрасном. Ради самого Христа, молитесь. Мне нужно ежеминутно, говорю вам, быть мыслями выше житейского дрязгу и на всяком месте своего странствия быть в Оптинской пустыне. Бог да воздаст вам всем сторицею за ваше доброе дело. Ваш всею душою Николай Гоголь».

По этой тропе со всей Руси прибывали люди на поклон, за важным духовным советом, вне зависимости от сана, социального положения.

Старцы играли колоссальную роль в духовном врачевании нации

Старцы играли колоссальную роль в духовном врачевании нации.

Отчего и куда все ушло, начиная с середины века, нарывом образовавшись к началу ХХ столетия и – обрывом – в 1917-м году? Какое наваждение нас постигло? Как мог великий православный народ, выросший в таких духовных традициях, столь жутко пуститься во все тяжкие, что позволил уничтожить не только Царскую Семью, но и десятки (сотни!) тысяч священников, монашествующей братии. А изничтожение храмов?..

В одном из посланий 1917 г. Патриарх Тихон заметил: «Грех – вот причина болезни… Грех растлил русскую землю».

…В проёме вековечных сосен я увидел колокольню Скита, слева и справа к коей прилеплялись два отноэтажных беленьких опрятных домика с симпатично выкрашенными в голубой цвет окошками, дверьми и крылечками. И еще не знал, что слева вижу келию преп. Макария, а справа – келию преп. Амвросия, что именно к этим крылечкам стекалась Русь для уврачеваний.

Ну, не потрясает ли крестьянская простота: отмахать тысячи миль на поклон к старцу и тихо, затаенно стоять среди дерев, робея? Отец Амвросий, вышедший в редкую минуту, когда болезнь ненадолго отступила, спросил мужичков: чего пришли-то? И получил ответ: «Мы прослышали, что у тебя ножки болят, и принесли тебе лапоточки мяконькие».

Не знаю, как у кого, а у меня от этих слов душа переворачивается. Каковы нежность, пиетет, полное отсутствие эгоизма!

Отцы Оптинские много размышляли о гордыне и несмирении и оставили нам прямые указания. Они видели в них корень своеволия человеческого, неизбежно приводящего к страданию, если не преждевременной смерти. Преп. Макарий сказал так: «Святые отцы… при всей их святости считали себя хуже всех и под всею тварию, и нас учат сему; и явственно показали, что где только учинилось падение, тамо предварила гордость…».

Преп. Лев прямо ссылается на слова Христа: «…Когда не имеете спокойствия, знайте, что не имеете в себе смирения. Это Господь явил следующими словами, кои вместе с тем показывают, где искать спокойствия. Он сказал: Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 29)».

Преп. Амвросий дал три градации: «Ведати подобает, яко три суть совершенного смирения степени. Первая степень – покорятися старейшине, не превозноситися же над равными. Вторая степень – покорятися равным, не превозноситися над меньшими. Третья степень – покорятися и меньшим, и вменяти себя в ничтоже быти, яко единому от скотов, недостойну сопребывания человеческого».

Справа, на полянке у входа в Скит стоит колодец преп. Амвросия, вырытый самим старцем. Жаль, сегодня нет возможности пользоваться источником для питья: вода сильно загрязнилась. Прямо как жизнь наша.

Уже было около семи часов, и, к моей печали, железные кованые воротца в Скит были заперты. И если в монастыре висела табличка «После вечерней службы вход в Пустынь не благословляется», то здесь я никаких запретительных сообщений снаружи не увидел, а потому своевольно проскользнул в калиточку, куда прошли два паренька. И там – замер в оцепенении: сравнительно небольшой участок Пустыни, огороженный со всех сторон оградой чуть выше человеческого роста, с храмом Иоанна Предтечи посередине, с двумя-тремя красивыми поленницами и десятком разбросанных по территории домиков-келий (где же чья?), безмолвно погружался в золотистые сумерки. И – ни одной души!

Зато дозволялось длить мгновение, которое, без всякого сомнения, было благодатным. Мне отчего-то кажется, что самое главное с человеком всегда происходит именно в эти часы суток: в золотистые сумерки. Я бы их называл золотистыми даже не за свет-цвет, а за состояние неизреченной, целомудренной и значительной грусти, когда душа твоя словно открывается себе, миру, Господу…

Отец Нектарий сказал, что через годы испытаний Россия воспрянет и будет материально небогата, но духом богата, и в Оптиной будет еще семь светильников, семь столпов…

Воротясь в барак, я застал всех весёлыми и просветлёнными. Оказывается, наши освятили домашних небольших куличей в запас, домой, чтоб досталось всем. Теперь коробочка с освящёнными куличами, присыпанными разноцветными зёрнышками, украшала подоконник.

27 апреля. Воскресение.

Впервые – из-за обилия паломничествующих – Пасхальная служба проходит сразу в двух храмах. Прежние годы её служили только в большем храме.

…Крестным ходом мы все, с горящими свечами, выходим из Введенск