Заодно напомню об абсурдных мифах, которыми неолеваки пытаются очернить Белое движение, среди прочего упрекая его в “антимонархизме”. Нельзя сказать, что у Белых совсем не было ошибок и заблуждений, но это вообще полный бред: леваки – республиканцы по определению, упрекают кого-то в неприверженности идеям монархии.
Это противоречит и мнению большевиков, которых неокоммунисты так любят. Большевики-то не сомневались в монархических настроениях Белых, и даже в песнях обвиняли их в том, что “«Белая армия черный барон снова готовят нам царский трон!».
“Феврализм”, “западничество” и “либерализм” белых – это один из краеугольных камней неосоветской пропаганды. Хотя очень странно слышать такое от носителей идеологии потомка немецких раввинов Карла Маркса, от неокоммунистических поклонников революции, профинансированной лицами той же нации из Уолл-Стрита.
Деникин вспоминал в «Очерках русской смуты»:
«Громадное большинство командного состава и офицерства было монархистами».
Врангель писал ген. П.Н. Краснову: «Вы не можете сомневаться в том, что по убеждениям своим я являюсь монархистом и что столь же монархично и большинство Русской Армии. Но в императорской России понятие «монархизм» отождествлялось с понятием «родины». Революция разорвала эти два исторических неразрывных понятия, и в настоящее время понятие о «монархизме» связано не с понятием о «родине», а с принадлежностью к определенной политической партии. (Т.е. констатировалось, что после революции монархизм перестал быть общепринятым и превратился в знамя только некоторой группы лиц.) Нужна длительная работа, чтобы в народном сознании оба эти понятия вновь слились воедино. Пока этот неизбежный процесс не совершится… пока оба эти понятия не станут вновь однородными, пока понятие «монархизма» не выйдет из узких рамок политической партии, Армия будет жить только идеей Родины, считая, что ее восстановление является реальной первоочередной задачей”.
Потом и Н.Е. Марков (25.01.1925 в №134 Еженедельник ВМС) пришел к той же мысли: «Все истинные монархисты должны весь свой разум, всю свою волю, всю действенность и силы свои направить прежде всего на свержение злобных поработителей русского народа, затем на убеждение народа в необходимости и благотворности для России полновластной монархии и наконец на всенародное призвание законного Царя из Дома Романовых», т.е. задачи ставились именно в той последовательности, о которой говорил Врангель.
А генерал Краснов до такой степени был монархистом, что, вопреки господствовавшему непредрешенчеству, предлагал выдвинуть лозунг «За Веру, Царя и Отечество». В своих мемуарах «Всевеликое войско донское» он также писал: «Я знаю только один русский гимн — «Боже, царя храни», и, пока не написан и не утвержден другой, мы и должны его играть»
Говоря о взглядах белых военных, один из главных специалистов по истории Белого движения в России, доктор исторических наук С.В. Волков делает вывод об «умеренно-монархическом духе Белой армии»:
«Белое движение было чрезвычайно широким по идейно-политическому спектру движением противников большевизма… Однако настроения и идеология массы рядовых участников движения и особенно его ударной силы — офицерства вовсе не были пропорциональны настроениям политиков. Как отмечал Деникин: «Собственно офицерство политикой и классовой борьбой интересовалось мало. В основной массе своей оно являлось элементом чисто служилым, типичным «интеллигентным пролетариатом». Но, связанное с прошлым русской истории крепкими военными традициями и представляя по природе своей элемент охранительный, оно легче поддавалось влиянию правых кругов и своего сохранившего авторитет также правого по преимуществу старшего командного состава. Немалую роль в этом сыграло и отношение к офицерству социалистических и либеральных кругов в наиболее трагические для офицеров дни — 1917 года и особенно корниловского выступления». Непредрешенчество в этих условиях было данью как традиционным представлениям о неучастии армии в политических спорах, так и конкретным обстоятельствам и настроениям в стране. Но большинство офицеров было настроено монархически, и в целом дух белых армий был умеренно-монархическим. (…) Считалось (П.Н.Милюков), что среди собравшегося на юге офицерства не менее 80% были монархистами».
Даже негодный генерал Алексеев, предавший Государя, был все же сторонником института монархии, раскаялся в измене, и свидетельствовал об офицерских настроениях так:
«Руководящие деятели армии сознают, что нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии, конечно, с теми поправками, кои необходимы для облегчения гигантской работы по управлению для одного лица. Как показал продолжительный опыт пережитых событий, никакая другая форма правления не может обеспечить целость, единство, величие государства, объединить в одно целое разные народы, населяющие его территорию. Так думают почти все офицерские элементы, входящие в состав Добровольческой армии, ревниво следящие за тем, чтобы руководители не уклонялись от этого основного принципа».
Ситуация была сложной, и нельзя сказать, что даже крестьяне сразу же поддержали бы белых в случае выдвижения ими монархических лозунгов. Крупнейшие восстания крестьян против большевиков, например, Тамбовщина, проходили под лозунгами эсеров. Из-за этого и возникла ложная идея непредрешенчества.
Тем не менее, Белое движение закономерно закончило тем, что в финале своей борьбы прямо выявило свой монархизм на Приамурском соборе.
Игорь Друзь
.
.