Церковь вне времени, пространства и не привязана ни к какому политическому измерению. Она есть божественное учреждение и потому не подчиняется земному социальному порядку и устройству. Тем не менее ее нахождение в обществе обуславливает некие связи, необходимые для социальной коммуникации. Церковь хоть и надмирное образование, но не отделена от мира и его законов. Это причина вводит Церковь в область права – как внутреннего, так и внешнего. Любому церковному образованию необходимо считаться с гражданскими законами (если они не противоречат законам религиозным) и выстраивать собственную правовую парадигму, беря в расчет страстное начало в человеке, нуждающееся в обуздании. Это область церковного права охватывает саму внутрицерковную жизнь, ее административную систему, взаимоотношения между общинами, учреждениями и самими членами Церкви.

Христос, Основатель и Глава Церкви, дал ей основной закон – правило веры и правило жизни по вере. Все это раскрывается в Священном Предании, в которое входит Священное Писание, святоотеческая традиция и благодатный церковный опыт, передающийся через христианские поколения, начиная с апостольских времен.

Протоиерей Владислав Цыпин констатирует:

«Нормы и правила, регулирующие как внутреннюю жизнь Церкви, в ее общинно-институциональном аспекте, так и ее отношения с другими общественными союзами, религиозного или политического характера, составляют церковное право»[1].

Подобного рода канонической формализацией Церковь сохраняет свою целостность, единство, святость.

Для конкретной дефиниции сферы церковных канонов необходимо раскрыть понятие «право». Правовая область дает много определений, часто вступающих в разногласия друг с другом. Такой диссонанс связан с существованием разных теорий права. Само по себе «право» – это предельно широкий и ключевой концепт в юриспруденции, от того или иного его изложения зависит метод и характер юридической теории.

В церковной традиции есть также попытка дать дефинию этому понятию. В «Дигестах» императора Юстиниана (533 г.) и в перешедших из этого сборника в византийские законодательные своды «Василики» и «Прохирон» (IX в.), а также в канонический сборник «Алфавитную Синтагму» Матфея Властаря (1335 г.) оно сформулировано так:

«Право есть творчество в области доброго и равного»[2].

Интересно, что данное определение лаконично и четко в выражении, несмотря на склонность византийских авторов любых научных сфер к излишнему витийству. Область права в данном случае обособляется от других сфер. Акцент на «равное» право отделяет само право от нравственной сферы, которая, являясь творчеством в области доброго, не ограничена требованием равенства.

Понятия равенства и справедливости очерчивают демаркационную линию между правом и нравственным законом. Недаром в античные времена эмблемой права служили весы – инструмент, измеряющий равновесие предметов.

Любой вид права – международное, национальное, региональное, местное или церковное – заключается в регламентации человеческого поведения, основываясь на ограничительных запретах по отношению к нарушителям установленных норм и порядков.

Задачей права является регулирование коммуникационных связей между людьми, живущими в социуме. Оно предусматривает также в случае необходимости легализацию насилия в отношения тех, кто не собирается или уже нарушает установленные государством порядки. Предусмотренные законодателем меры для восстановления нарушенного правопорядка делают его неуязвимым для нарушителей.

Евангельская притча Христа о работниках в винограднике помогает выявить разницу между моралью и правом. Работникам, пришедшим в конце рабочего дня, хозяин виноградника уравнивает наемную плату с теми, кто терпел все дневные лишения. В ответ на возмущения одного из последних Он говорит:

«Друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе. Разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив от того, что я добр?» (Мф. 20: 1–15).

Строгая справедливость явилась в том, что все работники получили ту плату, на которую договаривались с хозяином виноградника. Однако же хозяин проявляет милость к пришедшим и в конце рабочего дня. Следует заметить, что, скорее всего, их труд и не был особо нужен землевладельцу, он их нашел праздными на площади и дал им возможность заработать. В притче мы не видим намека на то, что остальные работники не успели выполнить трудовые задачи. Работник, пытавшийся восстановить справедливость, взывал прежде всего к негласному правилу – платить в зависимости от выполненного ряда условий и объемов работ.

Возникновение и развитие канонического церковного права – неотъемлемая часть истории христианской Церкви. Право и живая традиция Церкви не могут и не могли существовать параллельно, так как первые канонические постулаты были даны уже в Евангелии и апостольских посланиях, формируя часть Священного Предания.

Христианство генетически связано с ветхозаветной традицией, сам ветхозаветный закон явился «детоводителем ко Христу» (Гал. 3: 24). Однако христианская традиция начала практически сразу отделятся от иудаизма и формироваться в самостоятельную религиозную традицию.

После дня Сошествия Святого Духа на апостолов, который стал днем рождения Церкви, в Иерусалиме была образована первая христианская община. По факту она представляла собой собрание последователей Христа, которые не имели частной собственности и посвящали все свое время для благоугождения Богу.

«Первые христиане ежедневно собирались в храм и слушали проповедь апостолов, а в дни воскресные собирались по домам для совершения Евхаристии»[3], – отмечает протоиерей Петр Смирнов.

На раннем этапе формирования христианских общин трудами и миссионерской деятельностью апостолов не представляется возможным говорить о какой-либо формализации в отношении административной структуры и канонических норм. Они появляются несколько позже, когда церковный организм стал более сложным в структурно-функциональном диапазоне.

Постепенное расширение Церкви за счет ее новых членов, учреждение новых поместных христианских общин, которые со временем выросли до статусов епархий и поместных Церквей, предполагала определенную институционализацию внутрицерковной деятельности. Необходимы были нормы и правила, регламентирующие жизнь иерархов и мирян, а также свод санкций для тех, кто нарушал установленные порядки духовного плана. Формирующиеся нормативные основы жизнедеятельности христианских общин естественным образом были заложены учением Христа, евангельскими заповедями. Это стало первоочередным моральным кодексом христианской Церкви.

Стоит отметить, что в силу объективных социальных причин правовое поле первых последователей христианского учения отчасти определялось двумя основными факторами: римским законодательством и иудейским правом.

Территория древней Палестины, в которую входили три основных области – Иудея, Самария и Галилея, – существовала как одна из римских колоний (с 63-го по 40 г. до н.э. и с 37 г. до н.э. до 6 г. н.э.), позже как часть провинции Сирия (6–41 гг. и 44–46 гг.), а с 70 года н.э. стала самостоятельной римской провинцией, находилась под властью Римской империи и, соответственно, была подчинена ее законам.

В то же время в вопросах местного самоуправления древним евреям того времени Римом была предоставлена достаточно широкая автономия, которая реализовывалась главным образом духовной аристократией. Поэтому наряду с римским правом намного больший авторитет среди правоверных иудеев имели законы своей религии. Пятикнижие Моисея определяло всю религиозную, социальную и приватную жизнь иудеев.

Формально законы, данные Моисеем, повсеместно исполнялись до того времени, когда Иудея была завоевана Римом и римские власти запретили производить суд и другие правовые значимые акты на основании этих законов, однако на практике, в силу совпадения политических интересов Римской империи и иудейской элиты, законы Моисея временами приобретали прямое действие[4].

Принимая во внимание тот факт, что христианская Церковь зарождается в иудейской религиозной среде, естественным образом ветхозаветный закон составлял неотъемлемый аспект жизни первой христианской общины. Сами апостолы в первое время после Пятидесятницы продолжали считать себя правоверными иудеями, познавшими по благодати Божией Мессию, о приходе которого возвещали древние израильские пророки[5]. Господь Иисус Христос Сам говорил о Ветхом Завете:

«Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5: 17).

Вместе с тем христианство несет в себе обновленное морально-этическое учение, все более дистанцируясь от жестких норм ветхозаветной традиции, что со всей явственностью раскрывается в Нагорной проповеди Христа:

«Вы слышали, что сказано: “око за око, и зуб за зуб”. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5: 38–39).

«А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5: 43–44).

На смену ветхозаветной традиции приходит традиция Нового Завета, которая не разрушает полностью норм иудейской веры, а обновляет ее благодатью и восстанавливает ее дух. Если в Ветхом Завете мы видим синтез религиозного и нормотворческого аспектов, воплощенных в Законе Моисея, то Новый Завет – далеко не правовой кодекс для христиан, это прежде всего жизнь в духе и истине.

Являясь дидактическим регламентом в всех вопросах христианской жизни, Новый Завет не принимает полностью древнего Закона, вернее, его обрядово-канонического духа, так как основную свою функцию он уже выполнил: «Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою» (Гал. 3: 24). В этом отношении евангельская традиция смещает акценты с правового восприятия божественных установлений в сторону морально-этического кодекса, но при этом не отрицая правового начала.

В процессе развития канонического права в первых христианских общинах стали создаваться новые и уже достаточно авторитетные правила поведения, опирающиеся на устное Предание об учении Христа. Постоянное применение таковых правил на практике приводило к установлению их в качестве обычаев и традиций, обязательных для исполнения. Негласный и формально необъявленный обычай можно рассматривать в качестве одного из древнейших источников церковного права[6].

Наряду с обычаем у истоков канонического права стоит еще один источник – апостольское предание. Как и обычай, предание относится к устной традиции и является источником богооткровенной истины. По сути своей это установления апостолов и их ближайших учеников, которых Церковь именует мужами апостольскими (сщмч. Поликарп Смирнский, сщмч. Игнатий Богоносец, сщмч. Климент Римский и другие), не вошедшие в тексты Священного Писания Нового Завета, но имеющие свою авторитетную значимость для всего христианского сообщества.

Авторитет апостольских правил и постановлений в христианской традиции не подлежит сомнению.

«Церковное предание, утвержденное обычаем и сохраненное верою, – отмечает епископ Никодим, – наравне с определенными предписаниями, составляло в первобытной Церкви закон, служило основою для церковного права и имело значение законодательных постановлений как по своему источнику, так и по всеобщему уважению, которым оно пользовалось. В этом убеждают нас сами тексты канонов, составители которых – как высочайший авторитет – ссылаются на древние обычаи»[7].

В ранний период истории христианской Церкви, как мы отметили, было господство устной традиции и негласных правил. В последующий период на первый план выходит каноническое правотворчество, составление сводов законов и правил, имеющих универсальное значение для мирян и клириков. Следует сказать, что характер неписанного права делал невозможным его применение в масштабах расширяющихся епархий и церковных общин, которые имели между собой евхаристическое общение.

Одним из первых вопросов в зарождающейся Церкви стал вопрос относительно соблюдения Закона Моисея. Это было весьма важно, так как иудеи, принявшие христианство, не могли окончательно и во всем порвать с отеческой верой. Был остро поднят вопрос и относительно соблюдения норм язычниками, желавшими принять христианство.

Созыв знаменитого апостольского Иерусалимского Собора, проходившего около 49 года, освободил христиан от соблюдения обрядового закона Моисеева и внушил им ревностно заботиться об исполнении нравственного закона, сущность которого была выражена в словах «чтобы не делать другим того, чего сами себе не желаете»[8]. Постановление, принятое на апостольском соборе в Иерусалиме, фактически означало размежевание по духу ветхозаветной и новозаветной традиции.

Изложение правилом апостольским. Кормчая книга, 1653 год

Знаменитые «апостольские правила» как форма канонического законодательства и регулирования отношений членов Церкви явились прецедентом для составления других правил, созданных позднее авторитетными церковными писателями и соборами.

Утверждение, что апостолы стремились отчасти кодифицировать церковную жизнь первых христианских общин в виде свода нормативных правил, нельзя считать полностью безосновательным:

«Проходя же по городам, они предавали верным соблюдать определения, постановленные апостолами и пресвитерами в Иерусалиме» (Деян. 16: 4).

Первые христианские общины управлялись епископами и пресвитерами по тем нормам, которые даны в Священном Писании и Апостольском Предании. Единство церковной жизни и церковного строя поддерживалось верностью Церквей Преданию и их живым литургическим общением между собой.

При общем «правиле веры» и закона отдельные церковные сообщества в древней Церкви имели свои обрядовые особенности и свои особые канонические правила, что иногда служило поводом для определенных недоразумений между ними. Для преодоления разногласий и возможных расколов созывались соборы, на которые приглашались представители Поместной Церкви, включая мирян. При решении этих вопросов за основу принималось предание древней апостольской общины. Соборные определения, обыкновенно в виде окружных посланий, доводились до сведения тех Церквей̆, представители которых не участвовали в деяниях Собора. Соборные определения касались как догматических, так и дисциплинарных, т.е. церковно-правовых вопросов.

Церковные вопросы дисциплинарного характера часто решались предстоятелями-епископами. Для формализации того или иного постановления этими епископами издавались послания, имеющие канонический авторитет в вверенной ему области. Формально эти послания не имели принудительной силы, но соответствие их с апостольским преданием, авторитет составителей со временем приводили к тому, что некоторые из таких окружных посланий получали обязательную юридическую силу. Из частных суждений они превращались в источники общецерковного права.

Непререкаемым авторитетом пользовались каноны апостольского происхождения. Для сохранения этих норм и во избежание искажения их записывали. Древнейшим церковным писаным памятником, проникнутым апостольским духом, считается «Учение двенадцати апостолов» (Дидахэ). Этот памятник впервые обнаружен архимандритом Антонином (Капустиным) в 1862 году, но в науку он вошел благодаря тому, что был опубликован в 1883 году греческим ученым митрополитом Филофеем Вриеннием.

«Учение двенадцати апостолов» датируется рубежом I–II вв. Неизвестные церковные и исторической науки авторы излагают в этом произведении от лица апостолов наставления нравственного характера. Важен в этом памятнике и литургический аспект – дано описание совершение Евхаристии в древних апостольских общинах. Здесь же встречается несколько правил канонического плана, составляющих содержание 11–16 глав.

В III веке в Египте был составлен сборник «Церковные каноны святых апостолов». В основу этого памятника легло «Дидахэ» с его богословской дихотомией о путях жизни и смерти. В «Церковных канонах» упоминаются уже не только епископы и диаконы (как это было в «Дидахэ»), но и пресвитеры, однако ничего не говорится о странствующих пророках и учителях, упоминаемых в «Учении двенадцати апостолов».

«Церковные каноны» – это переработка «Канонов св. Ипполита», составленных около 220 года «Церковные каноны святых апостолов» поныне входят в состав действующего права Коптской и Эфиопской Церквей.

В III веке в христианской Церкви появилось и «Наставление апостольское» (Дидаскалия), пространное сочинение морального и дисциплинарного содержания. В нем в виде обширного соборного послания святых апостолов излагаются наставления, касающиеся разных сторон церковной жизни. Греческий подлинник «Дидаскалии» до нас не дошел, существуют переводы на сирийский, эфиопский и арабский языки, а также латинские фрагменты. В самом тексте «Дидаскалии» помимо трех иерархических степеней упоминаются церковные вдовицы, диакониссы, чтецы и иподиаконы.

В конце III или начале IV века появился еще один сборник, издание которого приписывается священномученику Клименту Римскому (муж апостольский), – «Апостольские постановления». Ученый-исследователь Н.С. Суворов относит составление этого сборника к концу IV столетия[9]. Против такой датировки выступает тот факт, что Церковь в «Постановлениях» описана гонимой и притесняем�